Интересно, почему я полдня не чувствовал, как больно впивается лямка рюкзака в мое левое плечо? Почему бы моему организму не вести себя так же хорошо еще несколько часов?

В 17:00 тигрята с рюкзаками за плечами и самым серьезным видом ожидали моих ценных указаний.

— Ну что, — спросил я, хитро улыбаясь, — двадцать километров выдержите?

Если бы они начали презрительно хмыкать, я бы забеспокоился: чрезмерная самоуверенность никому не на пользу. А так — они посерьезнели еще больше и неуверенно покивали. Правильно: не говори «гоп».

— Через десять километров, — добавил я, — будет маленький привал. Около семи вечера.

— А можно я пойду первым? — спросил Нино.

Я покачал головой:

— Нет, ты еще не умеешь держать темп, — и пошел вперед: плечо будет болеть все сильнее и сильнее, а если я пойду первым, никто не сможет заглянуть мне в лицо. Я включил режим транса и, декламируя про себя «Пыль» Киплинга, за два часа промаршировал десять километров, ни разу не остановившись. Здорово: никто из тигрят не пожаловался на усталость.

— Энрик! Стой! — крикнул мне сзади Алекс.

Я обернулся:

— Что?

— Привал.

Я огляделся: редкий сосновый лес. Под ногами невысокая травка пробивается сквозь упавшую хвою — по такой пружинящей почве можно идти и идти. Надо же, десять километров прошел — и не заметил. И птицы поют, а я не слышал. Однако вокруг никаких полянок. Ладно, мы тут проведем минут двадцать. Тигрята, слегка задрав носы, то ли для того, чтобы смотреть мне в лицо, то ли от гордости — прошли и не ныли, непроизвольно выстроились передо мной. Я сбросил рюкзак на землю:

— Молодцы, тигрята! Я вами просто горжусь! — заявил я серьезно. — Привал. Ботинки снять, носки — тоже, лечь на спину, ноги — на рюкзаки. Гвидо, выдай им по шоколадке, пожалуйста.

Малыши повалились на травку.

— Жаль, что они не в виде медалей, — проворчал Гвидо, оделяя детей лакомствами.

Мы тоже задрали носы и чувствовали себя победителями: каких тигрят мы приведем в лагерь!

Ой, не говори «гоп»! Опыт показывает, стоит мне так сделать, как все летит в тартарары. Я загнал поглубже свою улыбку триумфатора.

Через пятнадцать минут я поднялся на ноги. Смертельно усталыми выглядели не столько тигрята, сколько мы сами: рубка тростника — тяжелая работа.

— Пойдем дальше, — тихо произнес я с полувопросительной интонацией.

Ребята покивали и поднялись.

— Еще пять минут, — потянул Нино жалобно.

— Скоро закат, — возразил Лео мягко, — нам и так придется идти в темноте. Ты как, — обратился он ко мне, — плечо болит?

Я только поморщился:

— Дойду.

Пристыженный Нино поднялся на ноги, остальные тигрята тоже заворочались — надо обуваться и вставать. Я приобнял своих:

— Сил хватит?

Вито и Романо согласно кивнули. Устали они кошмарно, сил нет улыбнуться.

Может быть, стоит отклониться на два километра в сторону и там остановиться на ночь? Тогда завтра нам придется либо пройти сорок один километр, либо провести еще одну ночь в лесу. Это не страшно. Плохо другое — мы не одержим победу, которую могли бы одержать. А значит, потерпим поражение, а значит, наши тигрята смогут вернуться к исходному состоянию нытиков и пакостников. Ну нет! Зря мы, что ли, старались? Правда, синяк болит распрозверски.

Я надел рюкзак на правое плечо, увидел, как подозрительно смотрит на меня Лео — сейчас пойдет разгружать, и вставил левую руку в лямку: я не могу устать сильнее других и не могу нести меньше. То есть могу, но — не при детях.

О чем это Лео шепчется с Алексом? Что-то они решили, и Алекс твердо произнес:

— Я пойду первым.

— Ладно, — небрежно согласился я. Заговорщики… Теперь Лео с меня глаз не спустит, чтобы вовремя поймать, когда упаду. За тигренком своим следи!

Вперед шагом марш. Послезавтра самый длинный день в году, сегодня тоже длинный, но около восьми уже стало темнеть. Через двадцать минут Алекс закрепил и зажег налобный фонарь. Лео, Роберто и Гвидо последовали его примеру, я не смог: тьма меня почти сломала. Ну, еще только пять километров!

— У тебя плечо болит, да? — спросил Вито.

Я кивнул.

— Давай, я возьму твой фонарь? — предложил он.

— Давай, — согласился я.

— А я? — разочарованно поинтересовался Романо, очень недовольный, что не он первый догадался. — Давай, ты отдашь мне один рацион или веревки…

Я улыбнулся: мои тигрята поняли главное и уже начали демонстрировать свою силу. Не «почему я?», а «почему не я?».

— Нет, — покачал я головой, — лучше не останавливаться. Через пятнадцать минут у Вито устанет шея — и ты его сменишь, хорошо?

Он кивнул, но был разочарован. Я взял его за руку, и мы пошли вслед за Вито.

— Смотри под ноги, — насмешливо напомнил я ему, — у тебя тоже нет крыльев.

— Конечно, я же тигр! — устало улыбнулся он.

Мы шли, и шли, и шли. Вдруг я услышал чей-то жалобный стон… или плач. Я остановился:

— Слышите?

— Что? — спросил Лео, подходя ко мне.

— Кто-то плачет.

Мы замерли, прислушиваясь. Полная тишина. Внезапно я понял, что никто и не плакал, Дар помог мне услышать чей-то безмолвный призыв о помощи. Я напрягся и вошел в Контакт: «Подай голос, иначе я не смогу тебя найти», — попросил я. Через мгновение Алекс поднял палец: тихо, не дышите!

— Там! — Он махнул рукой в нужную сторону.

Я сбросил рюкзак на землю:

— Тигрята, стойте здесь. Гвидо, пригляди за ними. Светите, чтобы мы не потерялись. Пошли.

Врубив фонари на полную мощь и светя себе под ноги, мы растянулись в цепь и пошли вперед.

«Пискни еще разок», — велел я тому, кого мы сейчас искали. Это какой-то мелкий звереныш, но какой, я не понял.

Метров через сто Роберто наткнулся на толстую, лежащую поперек нашего пути сосну. Писк раздавался из-под нее. Старое дерево упало и придавило лисью нору. Мордочка мертвой этна-лисицы торчала из-под острого сука, пригвоздившего ее к земле.

— Там, наверное, лисенок или лисята, — предположил Роберто.

— Ага, — согласился я, — ну, взяли, только осторожно.

Пыхтя от напряжения, мы приподняли дерево и бросили его рядом. Полуразрушенная нора нашлась сразу же, и мы ее раскопали. Из четырех детенышей в живых оставался только один. Я взял его на руки. Лисенок дрожал мелкой дрожью и тихо плакал.

— Бедолага. Ох, он же голодный. Гвидо, — связался я по комму с начальником штаба, — мы возвращаемся. Разведи в стаканчике сухого молока.

— Ara, — согласился Гвидо. — Когда-нибудь я тебя задушу! Ты скажешь, что там случилось?!

— Мы нашли осиротевшего лисенка, — пояснил я.

Мы отправились обратно к Гвидо и тигрятам.

По счастью, лисенок оказался уже достаточно взрослым, чтобы лакать самостоятельно. Позабывшие про усталость тигрята с восторгом его разглядывали.

— А что с ним будет дальше? — забеспокоился Вито.

— Да уж не брошу его на дороге, — ответил я.

— А тебе разрешат?!

Алекс хмыкнул:

— У них там такой парк, можно и не спрашивать, просто выпустить его — и всё. В жизни не найдут. Только он Диоскуров твоих съест!

— Не съест, — возразил я, — Геракл же не съел!

— Ну, то Геракл. Самый мудрый зверь на свете. Иногда мне кажется, что он надо мной смеется.

Я хмыкнул: Геракл так и делает, но говорить об этом я не имею права.

— Всё, пора идти, — сказал я, когда лисенок, захлебываясь от жадности, долакал молоко и согласился устроиться у меня за пазухой, расцарапав мне кожу сквозь футболку острыми коготками.

В половине десятого, когда мы должны были быть у родника, сломался Траяно:

— Ну, все? — спросил он истерически, когда Алекс остановился, чтобы оглядеться и прислушаться.

— Нет, — серьезно ответил Гвидо, — надо еще найти воду.

— Я больше не могу, — захныкал парнишка.

— Тихо! — прикрикнул Алекс. — Не мешай.

Траяно заткнулся. Мы замерли: в такой тьме родник можно найти только по звуку текущей воды.

— Слева, — сказал Лео через пару минут.