Ведь Алеф не пойдёт, она вообще пока ходить не может. Не пойдёт и Лин, она чуть живая, хотя и бодрится. Сайко? Сайко я вообще не вижу, он, похоже, ушёл к себе.

— Я не оставлю свою пятёрку, — сказал я.

— Твоя пятёрка — уже четвёрка, — возразил Фальм.

— Я вчера был в туннелях.

— И что? Малыш устал? Бе-е-едненький ма…

Кулак дёрнулся сам по себе. И неизвестно, какое провидение остановило его в сантиметре от скулы Фальма.

Он широко раскрыл глаза и смотрел на меня, сживаясь с мыслью, что только что мир висел на волоске.

— П-п-прости, Крейз, — пролепетал Фальм и попятился. — Я… глупость сказал. Я…

— Ты дебил, Фальм, — меланхолично объяснил ему Гайто. — Парень тут ещё недели не провёл, а пережил больше, чем иной — за месяц. Нашёл, кого подкалывать.

Я опустил руку. Закрыл глаза, тут же открыл их, потому что опять увидел воронку крикуна.

Дерьмо…

Пожалуй, надо свалить отсюда. Пока не вышло реальной беды. Неизвестно, на что я сорвусь в следующий раз. Может, мне не понравится чей-то взгляд, или покажется, будто я услышал чьё-то грубое слово. Это они все привыкли выпускать пар, кроя друг друга матом. Для меня это пока дикость.

Я поднялся на третий ярус, открыл дверь в коридор. Здесь всё было засыпано пеплом. Люди и не люди пачками расставались с так называемыми жизнями. А ведь кто-то из стаффов вроде отправился сюда прибираться…

Добравшись до душевой, я скинул ботинки и вошёл в кабинку. Сверху хлынули струи воды. Благословение… Под горячим душем получается немного забыться. Одно из немногих удовольствий, которые можно получать каждый день, и все последствия будут только положительными.

По ощущениям, я простоял так не меньше часа. Потом вышел. Открыл свой шкафчик. Четыре батончика, которые казались насмешкой. Поощрение за наказание.

А полотенце — в комнате. Мысли разбежались в разные стороны, собрать их в кучу я не мог, да и не хотел с этим заморачиваться.

Взял ботинки, пошлёпал сквозь горы праха к себе.

Ещё одна дверь. За ней — пусто.

Дверь в комнату Скрама была открыта. Что-то сжалось у меня внутри…

Вспомнил, как заглянул к нему вчера и что увидел. Случись подобное в нашей общаге, Скрам превратился бы в повод для сплетен. Здесь же он был просто одним из. Человеком, со своими тараканами. Человеком, у которого был самый настоящий друг, издали так похожий на врага.

Я подошёл к двери и остановился, глядя внутрь, в комнату, которая должна была быть пустой.

Но она не была пустой.

Посреди комнаты висел человек.

Глава 32

Ещё сутки назад я бы бросился вперёд, не раздумывая, с бешено колотящимся сердцем. Сейчас я привалился плечом к косяку и задумчиво смотрел на дёргающуюся в петле тушу.

Толстяк воспользовался простыней с постели Скрама.

Он поставил стул на стол, чтобы добраться до решётки, защищающей светильник, и привязать простыню к ней. И спрыгнул с такой верхотуры.

Видимо, инстинкт самосохранения взял верх, и толстяк судорожно схватился за верёвку. В результате шея не сломалась, и он не добился даже короткого забытья. Только — долгая и бессмысленная агония.

Он пытался вскарабкаться по верёвке, но слабые руки, не привычные к физическим упражнениям, не могли поднять тушу, привыкшую к обжирательству даже с помощью «обтяжки».

Толстяк поворачивался в петле до тех пор, пока не увидел меня. Выпучил глаза, зашевелил губами.

— Даже не знаю, — сказал я, — что делать и чем помочь. Позвать кого-нибудь, чтобы они полюбовались? Ты ведь не настолько тупой, чтобы думать, будто реально сможешь себя убить таким способом. Так что это, наверное, типа ритуального танца. Мол, смотрите, как я раскаиваюсь. Надо было собрать побольше зрителей. Никто бы не стал тебя останавливать.

Толстяк издал непонятный звук. Я усмехнулся и, отлепившись от косяка, подошёл к нему. В руке появился топор.

Так просто — взять и отрубить голову.

Я ведь уже делал это. С шатунами.

Поднял топор, замахнулся. Толстяк заплясал ещё интенсивнее.

— Раз — и всё, — пробормотал я.

Лезвие рассекло простыню, и толстяк рухнул на пол, как куль с дерьмом.

Засипел, наполняя лёгкие воздухом. Пальцы заскребли по узлу, который затянулся так сильно, что, наверное, на ощупь больше напоминал камень, чем мягкую ткань.

Я поднял стул, уселся, положил топор себе на колени и уставился на него.

— Вообще ничего не чувствую, — пожаловался я толстяку. — Надеюсь, это временно. Просто чувствую себя, как в скафандре… На чужой планете. Совершенно на всё плевать. Нельзя же так, наверное.

Толстяк простонал что-то невразумительное и что есть силы рванул петлю — тщетно. Тогда он подполз на коленях ко мне и протянул дрожащую руку.

— Хочешь это? — приподнял я топор. — Не знаю, можно ли его передавать. Попробуй.

Толстяк схватил топор и неаккуратно, дважды порезав горло, растерзал-таки простыню. Послышался глубокий судорожный вздох. Топор упал на пол с гулким звоном. С глухим стуком рядом рухнул толстяк.

Я наклонился, подобрал топор, и «обтяжка» поглотила его.

— Это защитная реакция, — просипел толстяк.

— Что? — нахмурился я.

— То, что ты чувствуешь. Или не чувствуешь. Пройдёт. — Он говорил коротко, хватая ртом воздух. — Будут сны. Кошмары. Будет срыв. Прежним. Тебе. Не стать.

Я лениво покрутил в голове эту мысль. Что с ней делать? Нужна она мне вообще? И с чего этот недотёпа взялся меня поучать? Пожалуй, лучше уйти к себе, чем ждать, пока я на нём сорвусь. Ни к чему хорошему наш разговор не приведёт. Просто физически привести не может.

— Постой, — окликнул меня толстяк, когда я уже был в дверях.

— Да? — повернулся я к нему.

— Я хотел объяснить…

— Да мне плевать.

— Знаю. Мне — нет.

Хм. Аргумент. Дядька, несмотря на то, что явно уже пробил днище даже в собственных глазах, остаётся охренительно самоуверенным.

— Валяй, — разрешил я.

— Та девочка, что помогала мне освоиться. Найана. Она напоминала мне дочь. А этот…

— Скрам, — напомнил я, увидев, что толстяк задумался.

— Ага. Скрам. Он подошёл к ней и говорил ужасные вещи. Я даже не стану этого повторять. Это… ни в одном диком племени мужчина не должен говорить женщине такого. Я попросил его перестать. Он смеялся надо мной. И тогда я не сдержался. Я хотел просто его оттолкнуть. А она бросилась между нами. Всё как-то завертелось… Я понял, что сделал, только когда он уже упал.

— Ты столкнул Скрама с четвёртого яруса. За это мы все пережили Наказание. Скрам погиб. Ты не сказал мне ничего нового.

Толстяк как-то странно посмотрел на меня.

— Ты не понимаешь… Он не отступил, как все. Он видел, что конфликт неизбежен. И всё равно продолжал говорить, смеялся мне в лицо.

«Здесь просто не всем уже хочется жить», — вспомнились слова Лин.

Я отвернулся.

— Это не имеет значения, — сказал я. — Ничто уже не имеет значения.

У себя в комнате я закрыл дверь, потом улёгся в постель и крепко зажмурился.

Как будто бы ничего. Воронки не было. Вообще ничего не было.

Постепенно я заставил себя расслабиться, задышал ровно и спокойно. Вдох-выдох, вдох-выдох… Вот так, Крейз. Без истерик. У тебя есть проблема номер один: пятёрка опять недоукомплектована. Нужен ещё человек. При условии, конечно, если Сайко раздумал уходить. От него всего можно ждать. Нестабильный парень.

С другой стороны, неизвестно, насколько стабилен был бы я, если бы пережил то же, что и он.

Ну и кого взять на место Минка? Разумеется, отталкиваться нужно от того, кто захочет. У меня ведь нет власти приказать левому чуваку вступить в мою пятёрку.

Логика подсказывает, что предлагать надо ребятам поздоровее. Как-никак, мы потеряли в лице Минка основную ударную силу. Человека, который может ворваться в толпу тоннельных тварей и расшвырять их в разные стороны.

Когда шорох раздался в первый раз, я не обратил на него внимания. Продолжал думать. Прокручивал в памяти лица и фигуры тех, кто остался в живых, искал среди них подходящую кандидатуру и не находил. Потом задумался о том, что ведь не обязательно же человек, который брался за ручку чаши, означающую силу, должен обладать телосложением Минка. Может быть, найдутся ребята и посильнее Минка, но никак внешне этого не проявляющие. Надо будет спросить Лин, когда она оклемается.