Пока я тренировался, проф устроил Мышу медосмотр.
— Энрик, — сказал он мне за ужином, — знаешь, сколько живут лесные мыши?
— Нет, — ответил я, холодея.
— Около трех лет. А нашему Мышу уже больше двух, и всякие приключения не добавили ему здоровья. Парню пора на пенсию. Хорошо только, он не знает, что смертен.
— Как это? Он же прекрасно знает, что попадать под удар бластера нельзя.
— Он реагирует на непосредственную опасность. Звери счастливее нас — они не знают, что умрут. Мыш проживет еще полгода, вряд ли больше.
Я погладил Мыша по шерстке — пусть нам с ним больше вместе не работать, но он все равно мне дорог, и я позабочусь, чтобы ему было хорошо.
Глава 17
Перед свиданием мне пришлось поднапрячься и выучить карту той фешенебельной части Палермо, которая контролируется нашей корпорацией и по которой нам с Ларисой можно гулять. Я же там никогда не был.
Плохо только, что проклятый небоскреб почти отовсюду просматривался и стоял у меня над душой, как символ моего поражения. А мороженое в Палермо оказалось еще вкуснее, чем на Липари, и тихих маленьких кафе — ничуть не меньше. И танцевать под негромкую мелодичную музыку было совсем не сложно.
Под конец я нагрузил Ларису коробкой конфет и красивым букетом (какие именно подарки от поклонников может принимать благовоспитанная девушка я выяснил заранее) и проводил ее домой.
А потом зашел в магазин игрушек.
— Какой хороший старший брат! — умилилась продавщица. Ха, в моем младшем братике два метра росту, ему двадцать лет, и увижу я его не раньше, чем через два года, когда он закончит курсы охраны.
Меня осенило, что делать с небоскребом, когда я устроился на сиденье присланного за мной элемобиля. Но Рафаэль ни за что не соглашался изменить маршрут, а объяснять ему что-либо я не могу — секретность, летучие коты ее покусай! Придется ждать до завтрашнего вечера.
Карауливший на входе в парк вредный Антонио потребовал, чтобы я открыл самую большую коробку: вдруг я приволок очередную бомбу. Я уперся: не открою. Нашу ссору прекратил проф:
— Энрик, это не взрывается?
— Нет.
— И не ядовито?
— Нет. Это вообще не опасно! — заявил я.
— Ладно, забирай.
Немного позже я поделился с профессором своей новой идеей. Мы долго спорили, в конце концов пришли к согласию и отправились спать уже заполночь.
Не знаю, с кем там спал проф, а я — в обнимку с огромным плюшевым медведем. С трех лет мечтал!
Только где я буду его прятать? Мою комнату убирают. Делать это самому? Не-е, хватит с меня приюта. И все равно не поможет: заходя ко мне, проф стучится довольно символически. Раньше и Габриелла так делала, но я ее отучил: бросил в нее подушку, а потом заявил, что был раздет. Медсестра рассердилась: «Я тебя во всех видах видела, даже на операционном столе!» Тем не менее больше она так не заходит. А что с профом делать? Подушкой его не напугаешь. Надо подумать. Ох-ох-ох, место для медведя мне нужно в любом случае: не могу же я вдруг устроить скандал и запретить ко мне заходить?! Проф обязательно захочет узнать, зачем мне это понадобилось.
Утром вопрос, куда деть медведя, встал передо мной во весь свой гигантский рост. Я поднялся пораньше, запер дверь и принялся искать большой тайник. Хм, стол запирается — в него и так никто, кроме меня, не полезет, — но мишка туда не поместится. А вот в платяном шкафу нашелся ящик, в который никто не заглядывает: там лежат дурацкие яркие рубашки, которые Габриелла одно время во множестве мне покупала. Ей понадобилось полгода, чтобы заметить, что я их не ношу. Я вытащил рубашки и запихнул туда своего Винни Пуха. Ох, а куда я теперь дену эти тряпки? Пока никто не видел, я зарыл их по одной в стожки скошенной травы: сегодня их сожгут, и никто ничего не заметит.
Не заметит?! Дожидайся. Черный дым стоял столбом, но проф не обратил внимания. Ну и хорошо.
Днем я приводил в порядок свои дела — не потому, что собирался умирать, просто накопились. Следовало поинтересоваться, как взламываются защиты, поизучать непрерывные функции и греческие мифы — благо все это доставляет мне удовольствие.
Потом я повесил на толстый дуб самодельную мишень и пару часов практиковался в стрельбе из лука. Не так сложно, как может показаться на первый взгляд.
Вечером я оделся попроще и погрязнее: пришлось специально соорудить на дорожке лужу и повозюкать по ней старые джинсы и рубашку.
В поход по местам боевой (в смысле беспризорной) славы меня сопровождали аж четыре переодетых охранника — проф настоял.
И я отправился на помойку. На двух первых свалках обитали такие большие собачьи стаи, что на удачу нечего было и рассчитывать. На третью я пролез через узкую щель в заборе, чтобы подразнить своих охранников: не будут же они проламываться через бетон. И влип — на свалке обитала крупная шайка беспризорников. Драться, по моим представлениям, они не умели, но их было слишком много, так что подоспевшая охрана оказалась не лишней. Зато после этой стычки меня бы не узнала даже Лариса. Хотя зрелище странное: по помойкам болтается мальчишка-беспризорник, а следом за ним, стараясь оставаться незаметными, — четверо здоровенных амбалов. После инцидента Марио хватал меня за шкирку всякий раз, когда ему казалось, что я собрался сбежать.
Удача улыбнулась мне только на пятой свалке из намеченных на сегодняшний вечер семи. Здешнее кошачье племя было велико и плодовито. А Контакт я наладил с местным Гераклом, не иначе. Здоровенный, потрепанный в боях котяра равнодушно принимал поклонение целой толпы пушистых кошечек.
Я предложил ему подвиги и славу — он согласился. [51] С самым независимым видом кот дошел до элемобиля и милостиво позволил мне посадить его на колени. Охранники, облегченно вздыхая, забрались следом, и мы направились в Лабораторный парк. По дороге я вновь вошел в Контакт с котом, объяснил ему, что теперь его будут звать Гераклом, и поведал историю жизни его тезки. И имя, и герой коту понравились, особенно двенадцатый подвиг. [52]
Дома проф оглядел нас внимательно и велел Линде провести полную санобработку кота, а потом так посмотрел на Марио, что тот уменьшился в росте.
— Откуда у ребенка синяк под глазом? — с ледяным спокойствием спросил проф.
— Я сам виноват! — вклинился я.
— Ты себя не охраняешь, — отрезал проф.
Покрасневший Марио объяснил, как было дело. Я тоже был очень смущен: я не собирался его подводить.
— Понятно, — кивнул проф. — Энрик, топай к Габриелле, пусть она тебя осмотрит и смажет.
У Габриеллы оказался какой-то новый красящий медицинский аэрозоль: пшик — и синяк или ссадина не видны, а за сутки аэрозоль испаряется, будто бы вместе с синяком. Я его стащил: пригодится.
Утром отмытый Геракл оказался ярко-рыжим. И исцарапал мне все руки, прежде чем согласился не обижаться на мытье шампунем. Наша с ним премьера была назначена на завтрашнее утро, а пока мы с удовольствием прошли довольно заковыристую трассу и повалялись по траве, чтобы отбить запах шампуня — Геракл настоял.
Потом я пошел знакомить его с Мышем. Гастрономический интерес котяры к Храброму Парню я пресек, пообещав в случае чего снять с него шкуру и напялить обратно, вывернув наизнанку; это заявление я сопроводил такими подробными картинами прямо в кошачьем мозгу, что напугал бы не только Геракла, но и несчастного Марсия. [53]
Мыш не испугался — на то он и Храбрый Парень. Только предложил кормить кота получше.
На следующее утро законтаченного кота вынесли тайком за парковую ограду. Геракл предложил мне не очень беспокоиться и дать ему возможность самостоятельно дойти до места: ничего с ним не случится. Он и дошел — четырежды подравшись по дороге, каждый раз по собственной инициативе. Подрался бы и в пятый, но я пригрозил забияке еще одной санобработкой, если он будет иметь слишком потрепанный вид. Только поэтому мы добрались до небоскреба еще днем.