– Ты дашь мне выпить какое-нибудь зелье?

– Нет, тебе это не нужно.

– Но Диниш…

– Диниш был болен телом, не душой. – Джаред плотно прикрыл ставни, запер дверь на задвижку, запалил свечу и выложил на стол черные камни.

– Вот так. Смотри сюда… Смотри внимательно. Ты уснешь, и во сне пройдешь дорогой, которой ходила не единожды. Эта дорога приведет тебя в деревню на склоне горы, и к дому, над которым вьется знамя с имперской розой. Ты идешь мимо леса… рядом с тобой человек, ты его знаешь, он всегда шел с тобой по этой дороге. Только на этот раз у поворота в деревню тебя буду ждать я.

Он вошел в сон, когда Дагмар и ее спутник, которого Джаред про себя называл писарем, свернули в деревню. Но Джаред оставался для них невидимым. Теперь, когда сознание Дагмар было полностью открыто ему, он замечал множество деталей, упущенных в прошлый раз.

Стояла осень, мокрая, зябкая, безнадежно унылая. Красные листья деревьев дрожали под ветром – не то в смертном испуге, не то в смертном ознобе. Дорога раскисла, и ноги увязали в глине. Но гнусного чавканья, что должно было этому сопутствовать, Джаред не услышал. Он вообще ничего не услышал, и это его обеспокоило. То же самое было и во сне о Бессейре. Может, он перенапряг силы?

Писарь поддерживал Дагмар под руку. Она брела, спотыкаясь. Лицо ее – совсем юное лицо – было бледным, измученным, веки покраснели и опухли от слез.

Не доходя до деревни, писарь остановился. Зачерпнул ладонью грязь из ближайшей лужи м стал возить по лбу и щекам Дагмар. Она терпеливо сносила эту процедуру. Потом писарь разлохматил ей волосы и надвинул глубже капюшон потрепанного плаща.

Джаред ощутил прилив сочувствия к этому человеку. Тот знал, что в деревне солдаты, и сделал все возможное, чтобы обезобразить девушку и тем уберечь ее. Жалкая уловка – в захваченных деревнях солдаты не брезгуют ни детьми, ни старухами, и все же…

Писарю и Дагмар повезло. Двоим, что несли дозор у входа в деревню, было не до женщин. Судя по всему, они опились дурной брагой. Один блевал себе под ноги, сложившись пополам. Другой кое – как держался, опершись на протазан, но рожа у него было бледнозеленого оттенка. Писарь показал страдальцу какой-то маленький предмет, – медальон, или просто монету, и тот тяжело мотнул головой, пропуская путников.

Они прошли по деревенской улице. Джаред не отставал. Впереди был дом под знаменем. Дом, полный ужаса. Но сейчас это был просто дом, и в горнице, куда вошли двое, за грубо сколоченным столом сидел человек. Он был в темной дорожной одежде, подбитом мехом плаще и суконном берете. Дагмар почти сразу же отошла к стене и опустилась на пол, по которому была раскидана солома, обхватила колени руками. На беседующих мужчин она не смотрела. Тот, кто ждал их в доме, был не слишком молод, но и не старик, со строгим правильным лицом. В нем невозможно было найти никакого изъяна, и все же ( а может быть, именно поэтому), человек этот ничем не привлекал к себе. Напротив, было в нем нечто отталкивающее. Так бывало, протянешь руку к прекрасной статуе, и с отвращением отдернешь ее, потому что она покрыта слизью. Именно такое чувство вызвал у Джареда этот персонаж.

Писарь, однако, не дергался, а говорил – почтительно и даже подобострастно. Временами он бросал косые взгляды на Дагмар. Его собеседник так же мало обращал внимания на девушку, как и она на него. Но Джаред догадывался, что разговор идет о ней.

Потом…Джаред не успел уловить мгновенья, когда все изменилось. До этого сон Дагмар был обычным воспоминанием, где события шли в точной последовательности. И внезапно все резко оборвалось. Точно по ткани бытия полоснули лезвием. И в разрыв хлынула П У С Т О Т А. Прежде, чем он что-то понял, черная жадная тьма ринулась на Дагмар. И прежде, чем сумел осознать свой поступок, а иначе бы не решился, Джаред рванулся к Дагмар, схватил ее и потянул за собой – прочь от этого ужаса. Это не могло быть физическим прикосновением – ведь в реальности его там не было – но он чувствовал, как держит ее, и на то, чтобы не отпустить, уходят все силы. Черная пустота, обволакивающая Дагмар, коснулась и его. Такой боли Джаред не испытывал никогда в жизни. Казалось, к нему присосалась тысяча жадных ртов, и они пьют силу, кровь, выгрызают заживо костный мозг. Сознание заволокла тьма, и на краткий миг ему показалось, что он вышел за пределы пространства сна. Он вне всего, и кругом нет и не будет ничего, кроме леденящего холода, и пустоты, и тьмы. И единственный способ избавиться от этой боли и всесокрушающей тоски – впустить пустоту в мозг и сердце. Но – магия ничего не может сделать с человеком, если он этого не хочет. Он вырвется сам и вырвет оттуда Дагмар. И пусть эта черная волна вернется и падет на того, кто ее навел!

Джаред не понимал, как он это сделал – сейчас во сне он не чувствовал своего тела, все в нем обратилось в силу, и эта сила, обрубив темные щупальца, выпустила на волю и его, и женщину, которая была рядом с ним. Но не было уже ни деревенского дома, ни раскисшей осенней дороги. Все рушилось, все распадалось и выстраивалось вновь. И сила, переполнявшая все существо, покинула Джареда. И вместе с силой кончилось безмолвие сна. Последнее, что он услышал и увидел, как страшно, раздирая легкие, кричит человек, чье строгое бледное лицо кривится, расплывается, словно воск у огня, превращаясь в безобразное, бесформенное месиво. Потом Джаред провалился во тьму, но это была уже другая тьма, не таящая угрозы. Спокойный сумрак ночи, несущий отдых.

Когда он сумел разлепить глаза, в комнату пробивался свет. Утро. Он жив, и, кажется, сохранил рассудок и память. Хотя был более чем близок к тому, чтобы лишиться их. Но…Дагмар?

«Заклинаю вас… не будите и не тревожьте возлюбленной моей, доколе ей угодно…»

Она не спала. Сидела у окна, приоткрыв ставню – отсюда и свет – в длинной, до пят, рубахе, с неприбранными волосами.

– Дагмар?

Она обернулась, и при виде ее лица Джаред невольно приподнялся. Оно не казалось более блеклым, непрорисованным, словно бы к нему разом вернулись насильственно отнятые краски. И по лицу ее текли слезы.

Теперь все зависело от того, что она скажет.

– Они отрубили ему голову, – глухо произнесла она. – Я любила его, а они его убили…

– Кого?

– Эйнара… Вальграма… – Дагмар захлебнулась рыданиями.

Мужчина, уходящий от нее в ночь, туда, где ждет его изготовившееся к последней битве войско… Следовало догадаться раньше. Но любовь и жалость ослепили его. Джаред догадывался, что тот, кого Дагмар любила в прошлой жизни, погиб. Теперь она об этом вспомнила. Но это может быть, не худшее. Он встал.

– Дагмар, ты знаешь, кто ты? И кто я?

– Я знаю … и тебя, и Диниша, и актеров… и все, что было раньше… Я только вспоминаю то, что было тогда… Господи, зачем, зачем!

Она была близка к истерике. Джаред поспешно налил в кружку воды и протянул ей. Дагмар выпила – давясь. руки ее дрожали и зубы стучали о край кружки.

– Ты хотела вспомнить.

– Да, хотела. – Она откинула голову назад, для того, чтобы слезы потекли вспять – словно это могло снова повернуть воспоминания. – Не надо было меня слушать… Для чего ты сделал это со мной?

Он не сказал: «Я хотел, как лучше». Это не просто было недостойно и мучительно. Джаред по опыту знал, что подобный тон недопустим между лекарем и больным. А Дагмар была сейчас его пациенткой.

Он взял ее за плечи и отвел в постель. Закутал в одеяло.

– Расскажи мне все. Расскажи, и тебе станет легче. Обещаю тебе. Только не молчи.

– Не знаю… как может стать легче.

– Для начала скажи мне, кто ты.

– Дагмар… Стиркхьорт… Я считала, что Дагмар – придуманное имя… а оно – настоящее. Мы жили в Вальграме….в городе Вальграме…и Эйнара я знала с детства…я всегда любила его, наверное, с рождения… а он не замечал, он был много старше… и мне бы никто не разрешил помыслить о нем… Он был незнатен, а мы хоть и обеднели, от первых эрдских ярлов… отец всегда твердил об этом. Потом Эйнар уехал в Эрденон служить герцогу. А потом начался мятеж, и он вернулся. Теперь на него у нас смотрели по-другому – он был спаситель города…и теперь, когда я выросла, он меня заметил. – Она то ли усмехнулась, то ли всхлипнула. – Родители мои уже умерли, я жила под опекой дяди, но они с теткой не мешали мне видеться с Эйнаром… им это даже было лестно… Но ему нужно было выступать против мятежников. А я…я не хотела оставаться вдали от него. И когда он позвал, я убежала из дома. Мы хотели пожениться… но не успели.