В этих краях Белая дорога подавалась резко в сторону от гор, точно испугавшись находящихся за Валом Междугорья и Заклятых земель с их недобрыми чудесами. Впрочем, пересечь горы здесь было невозможно в любое время года, так что и в дороге не было нужды. И дорога уходила к морю, через Медуанский лес, место тоже не слишком приятное, особенно в последние годы.
В бывшем королевском домене все леса изначально считались королевскими, а в настоящее время – императорскими, и все звери-птицы там принадлежали императору. И только он мог жаловать правом охоты, каковое считалось одной из высших привилегий, доступных знати. Нарушителей права карали без жалости, независимо от того, уличен ли он в охоте на благородного кабана или жалкого зайца. В Эрде такого никогда не было, здесь охотится могли не только благородные господа, но и простые обыватели. Честно говоря, с правом охоты в Эрде дело обстояло свободнее, чем где либо в империи, даже на Юге ограничения для простонародья были строже. И теперь на землях, управляемых императорским наместником, стали вводить императорские законы, и закон об охоте также. Население внимать не хотело, несмотря на угрозу виселицы. Ничего не поделаешь, народ в Эрде , как выражался отец Венилон, жестоковыйный, чем ему ни грози – все равно будет ставить силки на зайцев, или, скажем, развешивать тряпочки на деревьях у аббатства.
Однако в Медуанском лесу Джареду и его спутникам пришлось столкнуться кое с кем похуже браконьеров. Именно здесь, средь белого дня, хотя довольно мрачного, как обычно в глубине леса, им довелось услышать то, что боятся услышать все путешественники:
– Стой! Выкладывай деньги и товары! Кто трепыхнется – покойник!
Вот они, обычаи милой родины. В Зохале и соседствующих странах никто бы кричать, и предупреждать не стал. Сразу бы налетели, потому что там просто так бродит тот, с кого взять нечего – дервиш, нищий, поэт. А тот, у кого есть, что взять, нанимает охрану. И какой же сумасшедший будет криком предупреждать вооруженных охранников? Они свою плату обычно отрабатывают честно. Поэтому грабители стремятся застать их врасплох. Так рассказывали те, кому посчастливилось остаться в живых, ибо редко нападения обходились без кровопролитий. Самому Джареду в краях за Данданом подобных испытаний пережить не довелось, хотя странствовал он не в самых безопасных местах, и не в самое спокойное время. Но кому, скажите на милость, придет в голову грабить цыган? Они сами при случае чужого из рук не выпустят.
На севере – иное дело. Здесь подлыми басурманскими хитростями даже душегубы пренебрегают. Зато, бывает, и с последнего нищего отрепья взять не погнушаются. Но это уж в крайности, Убивать тоже будут не обязательно. Это уж на кого нарвешься, и в каком настроении пребывают рыцари удачи. Могут просто по шее дать, а могут такое сотворить, что живорезы из пустыни вовек не додумаются, даже обожравшись тирьяка.
До сих пор Джареду везло. В прежние года он пару раз становился жертвой ограбления, не утеряв при этом большего, чем пригоршня медяков. На великодушных разбойников, о которых говорят, будто они, увидев, что путник гол как сокол, награждают его из награбленного у богатых, Джареду натолкнуться не удавалось, и он подозревал, что таковые встречаются только в сказках. И он без сопротивления отдавал свой тощий кошелек.
Однако нынче в кошельке у него брякали не одни медяки, и расставаться с деньгами Лабрайда не хотелось. С другой стороны, жизнь – она дороже. Так что все зависело от того, как поведут себя попутчики Джареда.
А они повели себя не так кротко, как ожидалось. Жители герцогства Эрдского, как упомянуто – народ упрямый, независимо от сословия, и крайне не любит принуждения. То ли кровь древних эрдов-завоевателей сказывается, то ли отсутствие крепостного права.
– А хрен вам! – рявкнул бочар, направлявшийся в Вальграм. И показал, как следует названный предмет употребить – с помощью извлеченной из-за пояса дубинки. Остальные путники также вытягивали дубинки, ножи и кистени, готовясь встретить грабителей, не замедливших вывалиться на дорогу.
Воинственный лудильщик, дорвавшийся до драки, размахивая ножом, таким длинным, что мог бы сойти за короткий меч, устремился им навстречу. За ним последовали бродячие подмастерья. И будь их противниками недавние поселяне или браконьеры, решившие избрать более прибыльное ремесло, перевес вполне мог бы оказаться за путниками. Однако нападавшие не были похожи на на оголодавших крестьян, которых нужда и непосильные налоги вытолкнули на большую дорогу. К оружию их приучила не разбойничья жизнь. То, что они таскали на себе, когда-то называлось латами и шлемами – проржавевшими, битыми, ломаными, погнутыми – но все же доподлинными воинскими доспехами. И если мечи в их руках не могли равняться с рыцарскими, то действовали нападавшие ими не в пример успешнее, чем купцы и подмастерья своими дубинками. К тому же их было много, слишком много. Лудильщик рухнул на траву, его соратники бросились бежать.
Джаред был безоружен, если не считать ножа, но с места не сдвинулся. И не от страха. В боях он не участвовал, а в драках бывал. И усвоил – в заварухе не надо суетиться. За тем, кто бежит – непременно устремятся. На того, кто спокоен и не дергается – могут не обратить внимания. И он не побежал. Тем более, что, судя по раздававшимся из-за деревьев звукам, среди разбойников имелись лучники, бившие по беглецам. А вот когда грабители начнут потрошить имущество путников, Джаред постарается тихо и спокойно убраться с глаз.
По крайней мере, здесь был один человек, который действовал примерно так же, хотя, вероятно, из других побуждений. Монах, склонив голову, стоял недвижно и молился. Больше никто осторожности либо покорности судьбе не проявлял. Джаред видел, как сопротивляющихся швыряют на землю и бьют по ребрам. Торговец, уже обезоруженный, псом вцепился в свой тюк, и грабитель, не тратя сил, чтобы вырвать имущество из рук владельца, занес над ним клинок – и сам упал, подломившись в коленях. Поначалу Джареду показалось, что в переносице у разбойника торчит кинжал. однако это оказался арбалетный болт. Черт, неужели кто-то в обозе припрятал арбалет?
Но нет. Стреляли уже со всех сторон. И на дороге, тесня разбойников, появились новые воины, пешие и конные. На императорских или герцогских солдат они не были похожи. Слишком легко вооружены – арбалеты и мечи у пехотинцев, мечи и короткие копья у конных, Но они настолько же превосходили разбойников в воинской сноровке, насколько те – подмастерьев и торговцев. И явно не ставили своей целью всего лишь отогнать грабителей. Перед тем, как напасть, они взяли в кольцо дорогу и всех, кто на ней находился, и деловито расправлялись с теми, кто не бросил оружия.
Никакой радости при явлении нежданных спасителей Джаред не испытывал. Пока что он видел: на смену одним убийцам явились другие, более умелые. И от этих незаметно скрыться не удастся.
В считанные мгновения они завершили бой. Предводитель их, сидевший на караковом коне, был вооружен лучше остальных, чем и выделялся – Джаред, человек сугубо мирный, пожив на границе, в таких вещах худо – бедно научился разбираться. Легкая кольчуга карнионской работы, длинный меч с лезвием, отливающим синевой. Щита, правда, при нем не имелось. Кольчужный капюшон откинут, и было видно сухое загорелое лицо и коротко стриженые волосы. С первого взгляда казалось, что он рано и некрасиво поседел. Но, приглядевшись, можно было понять, что волосы у него русые, и неровно выгоревшие на солнце.
Кого-то он мне напоминает, – подумал Джаред, – а ведь я его сроду не видел.
Не, не «кого-то», а «что-то». О чем-то. О пограничных войнах. Там не выезжали в бой со щитами – ради легкости, а отчасти из лихости. Там не любили лошадей светлой масти, считали их слабыми. И всадник… не похож на южанина… но держится, как южанин. Человек наместника. Если только не сам…
На ловца и зверь бежит. Только кто здесь ловец, а кто зверь?
Разбежавшиеся путники возвращались к дороге. Кое-кого вели под руки. А драчливого лудильщика и вовсе несли, и побелевшее лицо его заливала кровь… При этом зрелище Джаред вспомнил о своем ремесле, и оставил наблюдения. Нужно было помогать раненым, которых разместили на ближней поляне.